Фурье был очень одинок, и хотел, чтобы кто-нибудь был рядом..(c, баш)
На станции Трупная (переход на Цепной бульвар) продают открытки в конвертах: там уже набиты слова, поздравление деда Мороза: счастливого Нового года и Рождества! Мол, веди себя тихо, проказник, и деда не забывай. Вас тошнит от слова "проказник"? Меня -- всегда. Прямо вот едва прочитаю -- бегу блевать.
На станции Трудная (переход на Цейтнот-бульвар) я стою, дожидаюсь поезда, голова тяжела и болит -- в ней умище великоват, непрерывно давит и жмёт. Я смотрю на эти открытки и думаю: нет.
Поздравления -- как-то фальшиво, пусть будут повестки в суд.
Скажем, ранним утром первого января их находит под ёлками мрачная детвора. Каждый, каждый, каждый ребёнок моей страны получает такую -- в этом они равны. Яркий праздничный бланк: блёстки, ёлочка, завитки, надлежит явиться, печать, дата вписана от руки.
И они идут, мнутся сонно в очередях, ждут, пока позовут, не ёрзают, не галдят.
Дальше светит в лицо гирляндой следователь Декабрь. Как ты вёл себя, крошка? Не ври, не расстраивай старика. Кем работает брат? Где мама была шестого числа? Вспоминай, на-ка вот для памяти шоколад.
Дальше сотни судов, без огласки, без суеты. Всем известен судья Мороз -- ледяные глаза пусты, не жалеет даже сирот, этим и знаменит. Молоток стучит и стучит, колокольчик звенит.
Осуждённых подержат в холодной несколько дней и отправят на север строить дом из белых камней, шить костюмы штатным Снегуркам, чинить полозья саней.
Остальных кормят тем оливье, что остался в тазу на дне, и развозят на черной волге, запряженной тройкой коней. Деревянных синих коней.
Я стою на станции Трубная (да-да, всё ещё на ней).
Продавец блестящих повесток входит в вагон со мной и кошмарным поставленным голосом, прохаживаясь не спеша, завывает: купите открытку, порадуйте малыша! Сегодня у вас последний, последний, последний шанс.
Фурье был очень одинок, и хотел, чтобы кто-нибудь был рядом..(c, баш)
"Ездила покупать ноутбук у гражданина. Он оказался довольно интересным молодым человеком, к чему я была не готова. Возвращаюсь домой, грустно рассказываю, что вооот, дурацкая зима, тысяча кофт и заледеневшие губы. Он спрашивает: "Так почему ты телефон не взяла, если заинтересовалась? Или хотя бы ID ВКонтакте?" Я пожимаю плечами: "Понимаешь, я была в соплях и в шапке". Недоуменно смотрит на меня: - Ну так и сказала бы: я, конечно, понимаю, что я в соплях и в шапке, но что вы делаете сегодня вечером?
Фурье был очень одинок, и хотел, чтобы кто-нибудь был рядом..(c, баш)
Название: При одной лишь мысли Автор: мои тараканы Бета: Пейринг: Гермиона/танцы Рейтинг: нет Жанр: жалоба турка Размер: микро Дисклеймер: с любовью, Трегги Ди
читать дальшеГермионе всегда это нравилось. Кто бы что ни говорил. Снейп мог сколько угодно орать, что она зубрила. Рон мог затыкать уши во время её лекций, Гарри заниматься своими делами, остальные сторониться её, но она-то знала. Никто не знает. Она не зубрила. Она не твердила безнадежно много раз одно и тоже. Она не пыталась запихнуть в голову всё подряд. Она наслаждалась. Выходишь из класса по зельям и со знакомой интонацией повторяешь рецепт только сваренного зелья. Перемена после класса по трасфигурации превращается в мысленный танец палочки. Ты сидишь в Большом Зале, ешь что-то, а в руках твоих нагревается такое знакомое дерево, распевно звучат в ушах слова заклинаний, и знакомые предметы расплываются и теряют очертания. Даже усыпляющий Бинс рождал у неё в голове удивительные миры, которые еще долго вечерами звали за собой. Перекатывались на языке камушки гоббледукка, вызывая мурашки касались её рук питомцы Хагрида, звенел воздух от заклинаний защиты. Её никто не понимал, кроме Крама. Это наслаждение от повторения уже известных движений, эти комбинации, что сами рождаются на занятии, "и лучше бы вам их запомнить, ребята!", потому что сам ты их не запомнишь. А просто сочинишь в следующий раз что-то новое. Медитативная отработка основ, "эй, Виктор, ты чего опять к новичкам пришел - играть разучился?!", и неожиданное открытие в старом, заезженном тексте ключа к сегодняшнему дню. Гермионе всегда это нравилось. И теперь это медленно убивает её. Можно было сколько угодно сидеть в библиотеке, а том Истории Магии в руке упрямо превращался в чужую ладонь. Она мягко давит на твою, у неё внутри тепло и свет, который видно даже с закрытыми глазами. И когда, отупев от чтения валишься в кровать, матрас под твоими плечами трансфигурируется еще в одну руку. Она нежно,но решительно обнимает тебя, и ведет куда-то под музыку, которая никак не перестанет звучать в твоих ушах. И чёртов Муди! Неужели нельзя было придумать план получше! Когда-то Гермиона сходу могла назвать два или даже три плана, а сейчас, видимо, растеряла навык. Теперь она уверена, что это был прекрасный, самый лучший план. Зелье изумрудного цвета с легким запахом аниса, и вот та самая рука ощущается как своя. Все сбрасывают одежду, шутят, она тоже должна что-нибудь сказать. Что-нибудь в своём стиле. Она цепляет на себя знакомые очки и говорит "Гарри, зрение у тебя просто ужас!". Это правда, потому что без очков она отчетливо может разглядеть мускулы на груди, полоску черных волос, переходящую в черное курчавое облачко на животе и внезапно понимает, что это останется с ней навсегда. Так и будет потом вперемешку лежать в голове. Тепло рук которые держат не тебя, тело, которого нельзя коснуться, даже смотреть на которое можно только вскользь, как бы не обращая внимания, щека чуть колючая и шершавая, висок, которого хочется коснуться губами и музыка, которая всегда будет звучать внутри. Гермиона не выдерживает, откладывает книгу, закрывает глаза и прижимает одну ладонь щеке, как будто это Гарри, прислонившись головой, держит её в тесном объятии. Музыка начинает звучать сильней, у неё есть пять минут, чтобы повторить танец, потом она вернется к учебнику.